enjoy!
Рабочее название: For Reasons Unknown.
Автор: Sandra-hunta
Фандом: Рок-н-рольщик.
Пейринг: Арчи/Джонни.
Рейтинг: R.
Примечание: фанфик-ответ на Smoking kills Ptrasi, но время действия - после событий, показанных в фильме.
feel the sameЧасть первая. Арчи.
Ребенок, которого ты любишь, останется ребенком навсегда.
Развивая мысль: останется в твоих глазах. В твоих надеждах. В твоем Несбывшемся. В твоем Полезном и Должном. В твоем Неприкосновенном.
Мир может измениться сотню раз. Еще сотню раз. Идиоты взлетят под небеса, глэм-рок сменится электроникой, Пэтти Вульф из маленького Моцарца превратится во взрослого и конченного пидераста, а к власти придут лейбористы – и все равно уцелеет народец, который поганит тебе жизнь. Все равно найдется журналист, который сравнит два фото. Человек, который задаст вопрос. Диктофон на шпильках. Камера – за мутными стеклами очков. Кто-нибудь, кто сообразит: пропал без вести – не значит пропал с концами. Кто-нибудь, кто удивится: ебанись – одно лицо.
Добро пожаловать в мир пыльных архивов и отживших звезд. Добро пожаловать в газету Daily Mirrow. В Sun. В Walker. Возьмите кипу старых желтых подшивок и отставьте в сторону. Еще одну. А потом еще одну. В самом низу, если редакция не переезжала и руководство сменилось без скандала, вы найдете то, что вам нужно. Далекое прошлое. Незапамятные времена. Историю, которая была увлекательной. Историю, которая была поразительной. Историю, которая случилась так давно, что текст не попал в электронный каталог – и в электронный архив, и ни в один из оставшихся здесь компьютеров. Вне базы данных. Вне аудитории. Вне реальности.
Когда-то, ему было очень тяжело общаться с журналистами. Каждое слово – лишнее, каждое движение – неверное, каждый ракурс – двусмысленный. Он учился быстро. К концу своей карьеры, он расправлялся с ними виртуозно. Двадцать лет назад, он был мастером по приготовлению крюшона из прессы.
Камера. Свет. Белый фон. Крупный план. Накрашенная девушка с короткой стрижкой хлопает в ладоши – вместо режиссерской хлопушки.
Эта девушка. Черная фигура, тонкая шея – на фоне белого листа. Она спрашивает:
- Мистер Арчи. Куда делась Ваша фамилия? Ваши документы? Полное имя?
Сигаретный дым заволакивает комнату. Арчи, не мигая, смотрит в объектив.
- О чем ты?
Настоящий рок-н-рольщик годам к тридцати сталкивается с двумя истинами. Первая. Жизнь гораздо длиннее, чем он рассчитывал. Вторая. Если он хочет прожить свою длинную жизнь – пора завязывать.
Эта девица. Белый экран за ее спиной начинает обугливаться по низу – как папиросная бумага.
Она спрашивает:
- Что Вам известно о Рок-н-рольщике?
- Я люблю хорошую музыку.
«Рок-н-рольщике - какого года?».
Настоящий рок-н-рольщик запускает обе руки туда, куда нормальные люди поглядывают украдкой. Настоящий рок-н-рольщик открывает пинком незапертую дверь – каждую дверь, которая попадается на его пути. Настоящий рок-н-рольщик несется по жизни, как японский турист по Национальной Галерее в Британском Музее. Он лопает мир за обе щеки. Очень быстро он обнаруживает, что стал гостем-недотепой на благотворительном обеде: его тарелка пуста, занять себя нечем, а за столом сидеть все-таки нужно.
- Что Вы можете рассказать о серии ограблений банков в 1987 году?
Она спрашивает:
- Что Вы можете рассказать об ограблении Антверпенского алмазного хранилища в 1986?
Она спрашивает:
- Что Вы можете рассказать о похищении уникальной ювелирной коллекции Лорда Эполтонс-Майла?
Он улыбается ей.
- Кажется, ты можешь рассказать мне больше, чем я тебе
Если спускаться по длинной лестнице, рано или поздно задумаешься о том, что делают твои ноги. В этот момент ты либо споткнешься – либо остановишься, а потом двинешься дальше. Если делать все, что взбредет на ум, если собирать красивые поступки – как бабочек, и сливать свой кретинизм в бутылку из-под кетчупа – как вино из одуванчиков, наступит утро, когда ты не захочешь вставать с кровати. Просто потому, что не будешь знать, на кой хрен тебе это нужно. Просто потому, что тебя подведет воображение. Потому, что ты сделаешь все, что мог бы сделать, и окажется, что ты висишь с завязанными глазами – в космической пустоте.
Девица спрашивает:
- Что Вы знаете о Честном Воскресенье?
Она говорит:
- Фургон, который оставили прямо напротив Даунинг-Стрит с запиской: «Нам дорога британская экономика».
Она говорит:
- Сумма до сих пор не обнародована.
Говорит:
- Нарушили все мыслимые и немыслимые законы – как государства, так и преступного мира.
Говорит:
- Превзошли всех своих «коллег» - вплоть до Жака Месрина, как по мере изобретательности, так и по мере риска.
Она захлебывается информацией. Перегружена фактами. Давится волнением. Плюется словами.
Она говорит:
- Больше двадцати пяти «операций» - и не пострадал ни один человек.
Говорит:
- Невероятно.
Говорит:
- Непостижимо.
Говорит:
- Вне конкуренции.
Говорит:
- Недосягаемо.
Он соглашается:
- Прямо мировой рекорд.
- И что Вы скажите мне об этом?
- Мне нечего добавить. Серьезно.
Когда тебе двадцать. Даже двадцать пять. Когда ты достаточно молод, чтобы не загадывать вперед, и достаточно туп, чтобы радоваться, видя свою кличку в заголовках газет. Тогда – ты с себя тащишься. Носишься за славой, как котенок за лазерным прицелом. Улыбаешься своему отражению. Прокалываешь мочку уха – в третий раз. Купаешься в фонтане на Виктория-Сквер с двумя шалавами. Ты веришь в рок-н-рол – как в священное писание. Ты веришь, что ты пророк. Ты веришь, что все вокруг будет сиять, блестеть и искриться – только потому, что ты – просто прелесть. А еще ты настоящий мужик. Ты супер-герой. Ты чемпион. Ты супер-звезда. Ты был первым, кто сказал Сиду Вишесу, что он не умеет играть.
- Какие отношения связывали Вас с мистером Коулом?
Героин. Кокаин. Экстази. Амфетамины. Гашиш.
- С мистером Ленни Коулом?
Прозак и виски. Викадин с шампанским. Групповухи. Тройники. Гей-секс.
- Вы взяли на себя управление его бизнесом, если не ошибаюсь?
Ты можешь думать, что тормоза придумали трусы, но оказывается, что тормозные колодки у тебя полетели, а ты – посреди автобана.
- Он пропал без вести, если не ошибаюсь?
Ты понимаешь, что тебе до смерти нужен кто-то твердолобый и безопасный. Ты скучаешь по своему отцу, к слову. Кто-то должен хорошенько дать тебе по шее и отправить тебя в воскресную школу. И тебе пора собирать себя по кускам, потому что очень скоро ты уже не сможешь разыскать эти куски. Со стороны кажется, что ты бесишься с жиру, но на самом деле ты заперт в трюме тонущего корабля, и твое время бежит быстрее, чем торчок от магазинного охранника.
- Мы были партнерами.
Ленни спросил: «Ты действительно хочешь на меня работать, парень?». Он сказал: «Кроме шуток. Зачем мне это нужно?».
Для Ленни понятия «рок-н-рол» и «смертный грех» лежали совсем рядом. Смертный грех ему нравился больше. Он спросил: «Ты меня подъебываешь, верно? Если не хочешь оказаться в мусорном баке с перерезанной глоткой – советую тебе прекратить».
Ленни прыгал у тебя на костях, но ты ведь не ожидал, что все пройдет легко, верно? «Ты вот-вот окажешься в петле, с языком на плече и хреном в руке – как положено настоящему рок-н-рольщику. И тебя это мало радует, верно, сынок?». Плюс к тому: «За тобой бегает целая армия копов». Плюс к тому: «Какой мне с тебя будет толк?». Плюс к тому. Это было первое утро, которое ты видел за полгода.
Вопрос:
- Кличка Рок-н-рольщик как-то связана с американским междометием «Рок-н-рол!»?
Возможный ответ:
- В смысле – «Круче не бывает»?
Возможный ответ:
- Надо полагать.
Возможный ответ:
- Не имею понятия.
Безнадежные мечтатели и подонки, которые ищут легкий путь. Те и другие верят в жизнь с чистого листа. Верят, что если они подчистую разнесут свою клетку с жердочкой, их ждет бескрайнее синее небо. Верят, что можно отодвинуться от кучи дерьма и снова почувствовать себя новеньким и чистым. Обычно, это не прокатывает, но если у тебя нелады с законом – у тебя просто нет выбора.
Девушка из всех оттенков черного. Она говорит:
- Ряд акций протеста в Южном Лондоне.
Она говорит:
- Эти действия больше не приписывают анархистам.
Она говорит:
- Ограбление Ллойд-банка.
Она говорит:
- Ваше мнение?..
У тебя просто нет выбора. Ты не вернешься на улицу, на которой когда-то жил. Ты больше не увидишь своих старых приятелей – из всех сфер. Свою подружку. И всех остальных своих подружек тоже. Ты теряешь паспорт, трубку, меняешь прическу и стиль одежды, меняешь стиль жизни и часовой пояс. Ты говоришь: «У меня осталось еще четыре лимона – я отдам их тебе». Говоришь: «А теперь, пожалуйста, привяжите меня к кровати и закройте дверь». Все, что ты можешь забрать с собой, это твои пластинки. Все, что ты чувствуешь, когда ломка проходит, это спокойствие и печаль.
- Вы побывали в тюрьме. Ваши ощущения?
Четыре года героиновой ломки. Без передышки. Без просвета. Двадцать четыре часа, твоя жизнь – в чужих руках. Это нельзя описать. Это невозможно представить. Это не воспоминания – потому что ты не помнишь, как из тебя без наркоза вытаскивали кусок металла, ты вспоминаешь воспоминание о воспоминании, реакцию на реакцию, и знаешь, что это было больно, но пока снова не почувствуешь – не скажешь, насколько.
- К вопросу о Вашем увлечении музыкой. Вы были знакомы с музыкантом по-имени Джонни Фунт?
В четвертом классе Джонни получил тройку по алгебре и съел листок с тестом, в двенадцать лет переболел ветрянкой, его любимым мороженым было шоколадное с шоколадной крошкой – и он крошил туда шоколадное печенье, уверял, что «Нет, не слипнется. Даже не надейся». Джонни терпеть не мог праздники, но его легко было тронуть, первую девушку, с которой он пошел на свидание, звали Эстела, он купил ей белые розы, но выкинул, пока ждал ее, потому что боялся выглядеть глупо. Джонни нравились американские боевики, он наугад доставал пластинки из шкафа Арчи – и получал по шее, когда ругал то, что обругать не заслужил. В пятнадцать Джонни покрасил волосы в кислотно-зеленый цвет краской из болончика, и ему пришлось бриться наголо. В семнадцать сделал татуировку, хотя его предупреждали, что такие наколки делают только спьяну и только на спор. У него было четыре шрама, он был правшой, но – особенно с клавишными – левая у него работала быстрее и четче.
- Вы были близки?
Арчи забирал его на выходные. Поил его горячим чаем и аспирином, когда он болел. Слушал все, что он говорил. Прикрывал его, когда он удирал из школы на несколько дней, когда ходил на концерты, ходил по девчонкам, ходил на попойки. Арчи гонял его перед экзаменами, слушал его первые треки, правил косяки и искал похожие моменты. Арчи заступался за него перед Ленни, и, в своем роде, за Ленни – перед ним. Арчи вытаскивал его из долгов, вытаскивал из дерьма, бинтовал ему руки, мешал делать глупости.
Незадолго до выпуска Джонни, Арчи сел.
Когда он вернулся, Джонни по-прежнему оставался Джонни, только слегка подрос и еще слегка поднаглел, но Арчи изменился. Он стал спокойнее. Он стал покорнее. И он был нужен Ленни, а Ленни с Джонни нужно было единое решение, и получилось так, что Арчи не решил в пользу Джонни. Мальчик расстроился. Мальчик теперь был сам по себе, и это создавало определенные трудности. Сраную кучу ненужных проблем. И тем не менее: Арчи оставлял себе газетные статьи и его фотографии. И тем не менее: Арчи помнил, как зовут обоих его менеджеров, помнил, откуда взялась лирика с его первого альбома. Арчи покупал его диски. Слушал. Анализировал. Посмеивался – и гордился им. Арчи беспокоился за него. Каждый раз, когда проходил слух о его безвременной кончине, Арчи перетряхивал нужные информационные каналы и находил его. Злился. И успокаивался.
- Вы были близки?
Вот мы и подошли к сути дела. Черный силуэт на фоне догорающего белого экрана. Белая линия обводит его контуром – и хранит внутри себя. Девица спрашивает:
- Вы любили его?
Прежде, чем сгорают остатки экрана. Прежде, чем черный силуэт пропадает. Прежде, чем дыра в экране становится просто еще одним куском пустоты. Арчи говорит:
- Я бросил курить, чтобы он не начал.
От сигаретного дыма слезятся глаза. Девица пропадает разом. Черный силуэт на белом экране. Черная дыра в огромном куске белой бумаги. Чаша Петри. Гранд-Каньон для сброса лишних мыслей.
- Я бросил курить, чтобы он не начал.
Джонни, мимо ходом, таскал деньги у него из кармана, рафинад из сахарницы, носки из ящика и сигареты из пачки, и последнее явно-явно было лишним.
Арчи бросил. Конечно, Джонни это не остановило. Арчи сказал ему, что десять раз свел бы наколку, если бы нашлось время, но – нет. Арчи за шиворот оттаскивал его от всего дерьма, в которое сам успел окунуться, но – нет. Арчи объяснял ему, как это много – хорошее образование. Как это неплохо – быть рядом с Ленни. Как это терпимо – пережить свою тоску и дурь.
Но – нет.
Джонни хотел сам обкусать пирог по краям и слопать розочку из центра. Он хотел быть настоящим рок-н-рольщиком. Хотел попробовать все, что могло его прикончить. Хотел почувствовать все, что могло его ранить. Хотел сделать все, что делать было запрещено.
Настоящему рок-н-рольщику нужно все. И – в определенный момент – настоящий рок-н-рольщик решает, что ему можно все, но это не так.
Есть запреты, которые нужно нарушить. Законы, которые приятно похерить. Стены, на которые интересно влезть, и препятствия, которые забавно было бы обойти. И где-то в остатке: то, чего делать нельзя. Никогда. Ни за что. Ни в коем разе. При любых обстоятельствах. При любом оправдании. Кому угодно.
Ребенок, которого ты любишь, останется ребенком навсегда.
Развивая мысль: он останется тем, за кого ты отвечаешь. Тем, кого ты защищаешь. Тем, кого ты страхуешь – во что бы он не влез и как бы не прокололся.
Развивая мысль: он останется тем, кого ты готов уложить спать к себе на диван, кого ты бережешь и держишь в памяти.
Развивая мысль: он твой вечный пациент – не навреди.
Развивая мысль: он ребенок – он не знает, что он творит, а ты должен быть взрослее, терпеливее и мудрее.
Развивая мысль. Если он прижмется к тебе. Поцелует тебя. Приклеится к тебе. Если он расстегнет тебе брюки и будет готов тебе отсосать. У тебя есть ровно один выход.
Ты должен дать ему по шее, объяснить ему, что это вне доступа, и пригрозить, что сломаешь ему хребет, если он повторит. Если ребенок собирается напиться – убери спиртное на верхнюю полку или вылей в раковину. Если ребенок играет со спичками – дай ему по рукам и спрячь спички подальше. Если мальчишка, которого ты воспитывал и о котором ты заботился, кладет твои ладони себе на задницу и целует твое горло, ты должен вправить ему мозги и никогда больше не вспоминать об этом. Даже если у тебя стоит. Тем более, если у тебя стоит.
И не важно, что мальчику уже двадцать пять. Не важно, что это Джонни Фунт. Не важно, как он сам ухитряется проебывать свою жизнь. Нельзя ему в этом помогать. Нельзя думать о себе. Нельзя делать вид, что все само собой разумеется.
Не важно, что у тебя сердце меняется местами с желудком, и ты боишься дышать – только потому, что он тебя касается. Не важно, что ты любил его. Любишь его. Всегда будешь любить, что бы он не вытворил. Точнее: ты любишь его – и поэтому тебе нельзя быть свиньей.
Мальчишка, которому ты заклеивал пластырем разбитые коленки и объяснял, чем Биттлз хуже Стоунз. Ты приходил на школьные концерты, вы вместе придумывали, как похитрее склеить шпоргалку. Он спер у тебя ракетницу – и ты учил его стрелять, просто чтобы он не убился в следующий раз. Он засыпал рядом с тобой перед телевизором, и ты относил его в койку. Ты помнишь его десять лет, и шестнадцать, и двадцать. Ты помнишь каждый его успех и каждый промах.
И не надо было ждать, что он окажется умнее тебя. Нельзя было его целовать. Недопустимо было с ним трахаться.
Ребенок, которого ты любил – всю свою новую, стабильную жизнь. Ребенок, который наполнял эту жизнь теплом и смыслом. Он доверял тебе, ты был ему необходим, он улыбался, поднимая на тебя глаза, а когда он говорил, что ненавидит тебя и хочет, чтобы ты сдох… или что ты хуже пса на цепи… или что ты сойдешь за СС-овца… не всерьез, не со зла. Ты должен был оберегать его. На этом все. Китайская стена, Терра Инкогнито, закрытый раздел, верхняя полка.
А что произошло?
Ты помнишь, что произошло?
Ты выебал его, нагнув на старое пианино, хватаясь за его плечи и прижимаясь губами к его затылку. Запах его волос и его кожи. Он почти не менялся со временем. Может быть, чуть больше дыма, чуть меньше грязи и пота. Вы трахались. Час, или полчаса, или пятнадцать минут. Не важно.
Ты пытаешься найти в своем списке больших дел что-нибудь, что могло бы это уравновесить, и понимаешь, что уже ни черта не сможешь исправить.
Ты пытаешься вспомнить последний раз, когда не мог себя контролировать. Эпизодов не много, но сколько не вспоминай – каждый приклеен к Джону. Отлично, что у тебя нет своих детей, потому что отец из тебя получился бы дерьмовей некуда.
Ты пытаешься вспомнить последнюю женщину, которая требовала бы ответственности и заботы.
Ты пытаешься вспомнить, почему думал всю жизнь, что стоишь на верхней ступеньке. Ты не знаешь, почему. Навряд ли оно того стоило.
Настоящий Рок-н-рольщик. Иисус Христос, супер-звезда – во плоти.
Ты пытаешься вспомнить что-нибудь, что выглядело бы хуже. Отвратительнее. Гнуснее. Ты стараешься разобрать ситуацию по косточкам – но уже знаешь, что нужно делать.
Тебе хотелось бы жить дальше. Какой-то твоей части хотелось бы продолжить – но ей пора заткнуться.
Ребенок, которого ты любишь, останется ребенком навсегда. Ты обязан заботиться о том, о ком взялся заботиться. Если ты подвел его. Если ты по уши в дерьме. Если ты перевалил через Великую Китайскую Стену. Пора заканчивать.
Вещи, которых делать нельзя. Никому и никогда. И тем более – настоящему Рок-н-рольщику.
Он снял пальто и аккуратно сложил на столе. Положил рядом свое кольцо. Гадское дело: стаскивать что-то у трупа с пальца.
Сел в кресло, которое раньше занимал Ленни. Не стал выключать проигрыватель.
Он вставил в пистолет новую обойму, вставил дуло себе в рот. Все в порядке. Все идет так, как должно идти. Все предусмотрено.
Он нажал на курок.
Автор: Sandra-hunta
Фандом: Рок-н-рольщик.
Пейринг: Арчи/Джонни.
Рейтинг: R.
Примечание: фанфик-ответ на Smoking kills Ptrasi, но время действия - после событий, показанных в фильме.
feel the sameЧасть первая. Арчи.
Ребенок, которого ты любишь, останется ребенком навсегда.
Развивая мысль: останется в твоих глазах. В твоих надеждах. В твоем Несбывшемся. В твоем Полезном и Должном. В твоем Неприкосновенном.
Мир может измениться сотню раз. Еще сотню раз. Идиоты взлетят под небеса, глэм-рок сменится электроникой, Пэтти Вульф из маленького Моцарца превратится во взрослого и конченного пидераста, а к власти придут лейбористы – и все равно уцелеет народец, который поганит тебе жизнь. Все равно найдется журналист, который сравнит два фото. Человек, который задаст вопрос. Диктофон на шпильках. Камера – за мутными стеклами очков. Кто-нибудь, кто сообразит: пропал без вести – не значит пропал с концами. Кто-нибудь, кто удивится: ебанись – одно лицо.
Добро пожаловать в мир пыльных архивов и отживших звезд. Добро пожаловать в газету Daily Mirrow. В Sun. В Walker. Возьмите кипу старых желтых подшивок и отставьте в сторону. Еще одну. А потом еще одну. В самом низу, если редакция не переезжала и руководство сменилось без скандала, вы найдете то, что вам нужно. Далекое прошлое. Незапамятные времена. Историю, которая была увлекательной. Историю, которая была поразительной. Историю, которая случилась так давно, что текст не попал в электронный каталог – и в электронный архив, и ни в один из оставшихся здесь компьютеров. Вне базы данных. Вне аудитории. Вне реальности.
Когда-то, ему было очень тяжело общаться с журналистами. Каждое слово – лишнее, каждое движение – неверное, каждый ракурс – двусмысленный. Он учился быстро. К концу своей карьеры, он расправлялся с ними виртуозно. Двадцать лет назад, он был мастером по приготовлению крюшона из прессы.
Камера. Свет. Белый фон. Крупный план. Накрашенная девушка с короткой стрижкой хлопает в ладоши – вместо режиссерской хлопушки.
Эта девушка. Черная фигура, тонкая шея – на фоне белого листа. Она спрашивает:
- Мистер Арчи. Куда делась Ваша фамилия? Ваши документы? Полное имя?
Сигаретный дым заволакивает комнату. Арчи, не мигая, смотрит в объектив.
- О чем ты?
Настоящий рок-н-рольщик годам к тридцати сталкивается с двумя истинами. Первая. Жизнь гораздо длиннее, чем он рассчитывал. Вторая. Если он хочет прожить свою длинную жизнь – пора завязывать.
Эта девица. Белый экран за ее спиной начинает обугливаться по низу – как папиросная бумага.
Она спрашивает:
- Что Вам известно о Рок-н-рольщике?
- Я люблю хорошую музыку.
«Рок-н-рольщике - какого года?».
Настоящий рок-н-рольщик запускает обе руки туда, куда нормальные люди поглядывают украдкой. Настоящий рок-н-рольщик открывает пинком незапертую дверь – каждую дверь, которая попадается на его пути. Настоящий рок-н-рольщик несется по жизни, как японский турист по Национальной Галерее в Британском Музее. Он лопает мир за обе щеки. Очень быстро он обнаруживает, что стал гостем-недотепой на благотворительном обеде: его тарелка пуста, занять себя нечем, а за столом сидеть все-таки нужно.
- Что Вы можете рассказать о серии ограблений банков в 1987 году?
Она спрашивает:
- Что Вы можете рассказать об ограблении Антверпенского алмазного хранилища в 1986?
Она спрашивает:
- Что Вы можете рассказать о похищении уникальной ювелирной коллекции Лорда Эполтонс-Майла?
Он улыбается ей.
- Кажется, ты можешь рассказать мне больше, чем я тебе
Если спускаться по длинной лестнице, рано или поздно задумаешься о том, что делают твои ноги. В этот момент ты либо споткнешься – либо остановишься, а потом двинешься дальше. Если делать все, что взбредет на ум, если собирать красивые поступки – как бабочек, и сливать свой кретинизм в бутылку из-под кетчупа – как вино из одуванчиков, наступит утро, когда ты не захочешь вставать с кровати. Просто потому, что не будешь знать, на кой хрен тебе это нужно. Просто потому, что тебя подведет воображение. Потому, что ты сделаешь все, что мог бы сделать, и окажется, что ты висишь с завязанными глазами – в космической пустоте.
Девица спрашивает:
- Что Вы знаете о Честном Воскресенье?
Она говорит:
- Фургон, который оставили прямо напротив Даунинг-Стрит с запиской: «Нам дорога британская экономика».
Она говорит:
- Сумма до сих пор не обнародована.
Говорит:
- Нарушили все мыслимые и немыслимые законы – как государства, так и преступного мира.
Говорит:
- Превзошли всех своих «коллег» - вплоть до Жака Месрина, как по мере изобретательности, так и по мере риска.
Она захлебывается информацией. Перегружена фактами. Давится волнением. Плюется словами.
Она говорит:
- Больше двадцати пяти «операций» - и не пострадал ни один человек.
Говорит:
- Невероятно.
Говорит:
- Непостижимо.
Говорит:
- Вне конкуренции.
Говорит:
- Недосягаемо.
Он соглашается:
- Прямо мировой рекорд.
- И что Вы скажите мне об этом?
- Мне нечего добавить. Серьезно.
Когда тебе двадцать. Даже двадцать пять. Когда ты достаточно молод, чтобы не загадывать вперед, и достаточно туп, чтобы радоваться, видя свою кличку в заголовках газет. Тогда – ты с себя тащишься. Носишься за славой, как котенок за лазерным прицелом. Улыбаешься своему отражению. Прокалываешь мочку уха – в третий раз. Купаешься в фонтане на Виктория-Сквер с двумя шалавами. Ты веришь в рок-н-рол – как в священное писание. Ты веришь, что ты пророк. Ты веришь, что все вокруг будет сиять, блестеть и искриться – только потому, что ты – просто прелесть. А еще ты настоящий мужик. Ты супер-герой. Ты чемпион. Ты супер-звезда. Ты был первым, кто сказал Сиду Вишесу, что он не умеет играть.
- Какие отношения связывали Вас с мистером Коулом?
Героин. Кокаин. Экстази. Амфетамины. Гашиш.
- С мистером Ленни Коулом?
Прозак и виски. Викадин с шампанским. Групповухи. Тройники. Гей-секс.
- Вы взяли на себя управление его бизнесом, если не ошибаюсь?
Ты можешь думать, что тормоза придумали трусы, но оказывается, что тормозные колодки у тебя полетели, а ты – посреди автобана.
- Он пропал без вести, если не ошибаюсь?
Ты понимаешь, что тебе до смерти нужен кто-то твердолобый и безопасный. Ты скучаешь по своему отцу, к слову. Кто-то должен хорошенько дать тебе по шее и отправить тебя в воскресную школу. И тебе пора собирать себя по кускам, потому что очень скоро ты уже не сможешь разыскать эти куски. Со стороны кажется, что ты бесишься с жиру, но на самом деле ты заперт в трюме тонущего корабля, и твое время бежит быстрее, чем торчок от магазинного охранника.
- Мы были партнерами.
Ленни спросил: «Ты действительно хочешь на меня работать, парень?». Он сказал: «Кроме шуток. Зачем мне это нужно?».
Для Ленни понятия «рок-н-рол» и «смертный грех» лежали совсем рядом. Смертный грех ему нравился больше. Он спросил: «Ты меня подъебываешь, верно? Если не хочешь оказаться в мусорном баке с перерезанной глоткой – советую тебе прекратить».
Ленни прыгал у тебя на костях, но ты ведь не ожидал, что все пройдет легко, верно? «Ты вот-вот окажешься в петле, с языком на плече и хреном в руке – как положено настоящему рок-н-рольщику. И тебя это мало радует, верно, сынок?». Плюс к тому: «За тобой бегает целая армия копов». Плюс к тому: «Какой мне с тебя будет толк?». Плюс к тому. Это было первое утро, которое ты видел за полгода.
Вопрос:
- Кличка Рок-н-рольщик как-то связана с американским междометием «Рок-н-рол!»?
Возможный ответ:
- В смысле – «Круче не бывает»?
Возможный ответ:
- Надо полагать.
Возможный ответ:
- Не имею понятия.
Безнадежные мечтатели и подонки, которые ищут легкий путь. Те и другие верят в жизнь с чистого листа. Верят, что если они подчистую разнесут свою клетку с жердочкой, их ждет бескрайнее синее небо. Верят, что можно отодвинуться от кучи дерьма и снова почувствовать себя новеньким и чистым. Обычно, это не прокатывает, но если у тебя нелады с законом – у тебя просто нет выбора.
Девушка из всех оттенков черного. Она говорит:
- Ряд акций протеста в Южном Лондоне.
Она говорит:
- Эти действия больше не приписывают анархистам.
Она говорит:
- Ограбление Ллойд-банка.
Она говорит:
- Ваше мнение?..
У тебя просто нет выбора. Ты не вернешься на улицу, на которой когда-то жил. Ты больше не увидишь своих старых приятелей – из всех сфер. Свою подружку. И всех остальных своих подружек тоже. Ты теряешь паспорт, трубку, меняешь прическу и стиль одежды, меняешь стиль жизни и часовой пояс. Ты говоришь: «У меня осталось еще четыре лимона – я отдам их тебе». Говоришь: «А теперь, пожалуйста, привяжите меня к кровати и закройте дверь». Все, что ты можешь забрать с собой, это твои пластинки. Все, что ты чувствуешь, когда ломка проходит, это спокойствие и печаль.
- Вы побывали в тюрьме. Ваши ощущения?
Четыре года героиновой ломки. Без передышки. Без просвета. Двадцать четыре часа, твоя жизнь – в чужих руках. Это нельзя описать. Это невозможно представить. Это не воспоминания – потому что ты не помнишь, как из тебя без наркоза вытаскивали кусок металла, ты вспоминаешь воспоминание о воспоминании, реакцию на реакцию, и знаешь, что это было больно, но пока снова не почувствуешь – не скажешь, насколько.
- К вопросу о Вашем увлечении музыкой. Вы были знакомы с музыкантом по-имени Джонни Фунт?
В четвертом классе Джонни получил тройку по алгебре и съел листок с тестом, в двенадцать лет переболел ветрянкой, его любимым мороженым было шоколадное с шоколадной крошкой – и он крошил туда шоколадное печенье, уверял, что «Нет, не слипнется. Даже не надейся». Джонни терпеть не мог праздники, но его легко было тронуть, первую девушку, с которой он пошел на свидание, звали Эстела, он купил ей белые розы, но выкинул, пока ждал ее, потому что боялся выглядеть глупо. Джонни нравились американские боевики, он наугад доставал пластинки из шкафа Арчи – и получал по шее, когда ругал то, что обругать не заслужил. В пятнадцать Джонни покрасил волосы в кислотно-зеленый цвет краской из болончика, и ему пришлось бриться наголо. В семнадцать сделал татуировку, хотя его предупреждали, что такие наколки делают только спьяну и только на спор. У него было четыре шрама, он был правшой, но – особенно с клавишными – левая у него работала быстрее и четче.
- Вы были близки?
Арчи забирал его на выходные. Поил его горячим чаем и аспирином, когда он болел. Слушал все, что он говорил. Прикрывал его, когда он удирал из школы на несколько дней, когда ходил на концерты, ходил по девчонкам, ходил на попойки. Арчи гонял его перед экзаменами, слушал его первые треки, правил косяки и искал похожие моменты. Арчи заступался за него перед Ленни, и, в своем роде, за Ленни – перед ним. Арчи вытаскивал его из долгов, вытаскивал из дерьма, бинтовал ему руки, мешал делать глупости.
Незадолго до выпуска Джонни, Арчи сел.
Когда он вернулся, Джонни по-прежнему оставался Джонни, только слегка подрос и еще слегка поднаглел, но Арчи изменился. Он стал спокойнее. Он стал покорнее. И он был нужен Ленни, а Ленни с Джонни нужно было единое решение, и получилось так, что Арчи не решил в пользу Джонни. Мальчик расстроился. Мальчик теперь был сам по себе, и это создавало определенные трудности. Сраную кучу ненужных проблем. И тем не менее: Арчи оставлял себе газетные статьи и его фотографии. И тем не менее: Арчи помнил, как зовут обоих его менеджеров, помнил, откуда взялась лирика с его первого альбома. Арчи покупал его диски. Слушал. Анализировал. Посмеивался – и гордился им. Арчи беспокоился за него. Каждый раз, когда проходил слух о его безвременной кончине, Арчи перетряхивал нужные информационные каналы и находил его. Злился. И успокаивался.
- Вы были близки?
Вот мы и подошли к сути дела. Черный силуэт на фоне догорающего белого экрана. Белая линия обводит его контуром – и хранит внутри себя. Девица спрашивает:
- Вы любили его?
Прежде, чем сгорают остатки экрана. Прежде, чем черный силуэт пропадает. Прежде, чем дыра в экране становится просто еще одним куском пустоты. Арчи говорит:
- Я бросил курить, чтобы он не начал.
От сигаретного дыма слезятся глаза. Девица пропадает разом. Черный силуэт на белом экране. Черная дыра в огромном куске белой бумаги. Чаша Петри. Гранд-Каньон для сброса лишних мыслей.
- Я бросил курить, чтобы он не начал.
Джонни, мимо ходом, таскал деньги у него из кармана, рафинад из сахарницы, носки из ящика и сигареты из пачки, и последнее явно-явно было лишним.
Арчи бросил. Конечно, Джонни это не остановило. Арчи сказал ему, что десять раз свел бы наколку, если бы нашлось время, но – нет. Арчи за шиворот оттаскивал его от всего дерьма, в которое сам успел окунуться, но – нет. Арчи объяснял ему, как это много – хорошее образование. Как это неплохо – быть рядом с Ленни. Как это терпимо – пережить свою тоску и дурь.
Но – нет.
Джонни хотел сам обкусать пирог по краям и слопать розочку из центра. Он хотел быть настоящим рок-н-рольщиком. Хотел попробовать все, что могло его прикончить. Хотел почувствовать все, что могло его ранить. Хотел сделать все, что делать было запрещено.
Настоящему рок-н-рольщику нужно все. И – в определенный момент – настоящий рок-н-рольщик решает, что ему можно все, но это не так.
Есть запреты, которые нужно нарушить. Законы, которые приятно похерить. Стены, на которые интересно влезть, и препятствия, которые забавно было бы обойти. И где-то в остатке: то, чего делать нельзя. Никогда. Ни за что. Ни в коем разе. При любых обстоятельствах. При любом оправдании. Кому угодно.
Ребенок, которого ты любишь, останется ребенком навсегда.
Развивая мысль: он останется тем, за кого ты отвечаешь. Тем, кого ты защищаешь. Тем, кого ты страхуешь – во что бы он не влез и как бы не прокололся.
Развивая мысль: он останется тем, кого ты готов уложить спать к себе на диван, кого ты бережешь и держишь в памяти.
Развивая мысль: он твой вечный пациент – не навреди.
Развивая мысль: он ребенок – он не знает, что он творит, а ты должен быть взрослее, терпеливее и мудрее.
Развивая мысль. Если он прижмется к тебе. Поцелует тебя. Приклеится к тебе. Если он расстегнет тебе брюки и будет готов тебе отсосать. У тебя есть ровно один выход.
Ты должен дать ему по шее, объяснить ему, что это вне доступа, и пригрозить, что сломаешь ему хребет, если он повторит. Если ребенок собирается напиться – убери спиртное на верхнюю полку или вылей в раковину. Если ребенок играет со спичками – дай ему по рукам и спрячь спички подальше. Если мальчишка, которого ты воспитывал и о котором ты заботился, кладет твои ладони себе на задницу и целует твое горло, ты должен вправить ему мозги и никогда больше не вспоминать об этом. Даже если у тебя стоит. Тем более, если у тебя стоит.
И не важно, что мальчику уже двадцать пять. Не важно, что это Джонни Фунт. Не важно, как он сам ухитряется проебывать свою жизнь. Нельзя ему в этом помогать. Нельзя думать о себе. Нельзя делать вид, что все само собой разумеется.
Не важно, что у тебя сердце меняется местами с желудком, и ты боишься дышать – только потому, что он тебя касается. Не важно, что ты любил его. Любишь его. Всегда будешь любить, что бы он не вытворил. Точнее: ты любишь его – и поэтому тебе нельзя быть свиньей.
Мальчишка, которому ты заклеивал пластырем разбитые коленки и объяснял, чем Биттлз хуже Стоунз. Ты приходил на школьные концерты, вы вместе придумывали, как похитрее склеить шпоргалку. Он спер у тебя ракетницу – и ты учил его стрелять, просто чтобы он не убился в следующий раз. Он засыпал рядом с тобой перед телевизором, и ты относил его в койку. Ты помнишь его десять лет, и шестнадцать, и двадцать. Ты помнишь каждый его успех и каждый промах.
И не надо было ждать, что он окажется умнее тебя. Нельзя было его целовать. Недопустимо было с ним трахаться.
Ребенок, которого ты любил – всю свою новую, стабильную жизнь. Ребенок, который наполнял эту жизнь теплом и смыслом. Он доверял тебе, ты был ему необходим, он улыбался, поднимая на тебя глаза, а когда он говорил, что ненавидит тебя и хочет, чтобы ты сдох… или что ты хуже пса на цепи… или что ты сойдешь за СС-овца… не всерьез, не со зла. Ты должен был оберегать его. На этом все. Китайская стена, Терра Инкогнито, закрытый раздел, верхняя полка.
А что произошло?
Ты помнишь, что произошло?
Ты выебал его, нагнув на старое пианино, хватаясь за его плечи и прижимаясь губами к его затылку. Запах его волос и его кожи. Он почти не менялся со временем. Может быть, чуть больше дыма, чуть меньше грязи и пота. Вы трахались. Час, или полчаса, или пятнадцать минут. Не важно.
Ты пытаешься найти в своем списке больших дел что-нибудь, что могло бы это уравновесить, и понимаешь, что уже ни черта не сможешь исправить.
Ты пытаешься вспомнить последний раз, когда не мог себя контролировать. Эпизодов не много, но сколько не вспоминай – каждый приклеен к Джону. Отлично, что у тебя нет своих детей, потому что отец из тебя получился бы дерьмовей некуда.
Ты пытаешься вспомнить последнюю женщину, которая требовала бы ответственности и заботы.
Ты пытаешься вспомнить, почему думал всю жизнь, что стоишь на верхней ступеньке. Ты не знаешь, почему. Навряд ли оно того стоило.
Настоящий Рок-н-рольщик. Иисус Христос, супер-звезда – во плоти.
Ты пытаешься вспомнить что-нибудь, что выглядело бы хуже. Отвратительнее. Гнуснее. Ты стараешься разобрать ситуацию по косточкам – но уже знаешь, что нужно делать.
Тебе хотелось бы жить дальше. Какой-то твоей части хотелось бы продолжить – но ей пора заткнуться.
Ребенок, которого ты любишь, останется ребенком навсегда. Ты обязан заботиться о том, о ком взялся заботиться. Если ты подвел его. Если ты по уши в дерьме. Если ты перевалил через Великую Китайскую Стену. Пора заканчивать.
Вещи, которых делать нельзя. Никому и никогда. И тем более – настоящему Рок-н-рольщику.
Он снял пальто и аккуратно сложил на столе. Положил рядом свое кольцо. Гадское дело: стаскивать что-то у трупа с пальца.
Сел в кресло, которое раньше занимал Ленни. Не стал выключать проигрыватель.
Он вставил в пистолет новую обойму, вставил дуло себе в рот. Все в порядке. Все идет так, как должно идти. Все предусмотрено.
Он нажал на курок.
@темы: фанфики
-
-
03.09.2011 в 08:47